Форум

Карл Ясперс высказался подробно о современном смысле слова "демократия" в одной из последних своих работ

КУДА ДВИЖЕТСЯ ФРГ?

Факты. Опасности. Шансы

Если народ абсолютно лишен политического воспитания посредством открытой идейной борьбы партий, то большинство склоняется к сохранению уже привычного. [...] Политика как таковая, большая политика и общность судьбы на пути к свободе не проникают в сознание народа. Смысл демократической оппозиции заключается в оживлении политической жизни посредством споров, контроля, готовности, несмотря на различные цели, самой взять на себя правительственную ответственность и показать себя в этом качестве с хорошей стороны. Правительство и оппозиция, хотя и Скрытый текст

борются между собой за власть, стоят на общей почве единых государственных интересов.

Если оппозицию не признают как творческую силу, необходимую для государства, то она является противником, которого оценивают отрицательно, как врага государства, и поэтому, собственно, считают недостойным. Если оппозиция не имеет собственных продуманных и увлекающих народ целей и путей, она уподобляется правящей партии. Для потерпевших поражение партийных деятелей речь идет уже не о важных политических делах, а только о том, чтобы самим войти в правительство, неважно благодаря чему и как.

С прекращением деятельности оппозиции как безусловно необходимого фактора формирования политической воли в государстве демократическая свобода перестает существовать, так как приостанавливается политическая борьба в сознании народа. [...]

В результате того, что не сложилось ни творческой оппозиции, ни ансамбля борющихся на общей почве правительства и оппозиции, появилась тенденция к образованию большой коалиции, или всепартийного правительства. Если дело дойдет до этого, мнимая демократия полностью исчезнет в авторитарном правительстве олигархии партий, ответственность за которое отныне будут нести все, т. е. никто. К чему это приведет, пожалуй, никто не предполагает. Те, кто действует, исходя из таких тенденций, не представляют себе последствий.

А последствия будут таковы. Партии интересуются только своими делами. У них общий интерес — господство. Как оно осуществляется и к чему ведет — все больше покрывается тайной. Отсутствует оппозиция и контроль. Внутренняя борьба — это интриги. Политической концепции нет, тем более что предпочтение отдается не государственным интересам народа, а интересам самой олигархии. [...] Она создает авторитарное правительство с помощью меньшинства граждан, которые сами объявили себя политическими деятелями. Это сплоченное меньшинство господствует над подавляющим большинством народа. [...]

Демократия означает самовоспитание и информирование народа. Он учится думать, он знает, что происходит, он выносит суждения. Демократия постоянно способствует процессу просвещения народа. Олигархия партий, напротив, означает пренебрежение к народу. Она склоняется к тому, чтобы лишить народ информации. Пусть уж он лучше остается темным. Народу не нужно знать цели, которые ставит перед собой олигархия, если они вообще есть у нее. Вместо этого ему можно преподносить возбуждающие фразы, общие выражения, замысловатые требования морального характера и тому подобное. Народ постоянно находится в состоянии пассивности под влиянием своих привычек, эмоций, своих непроверенных случайных мнений.

Олигархия партий не сознает своей наглости. Больше того, она требует уважения к себе, к лицам, занимающим в данный момент посты канцлера, министров, президента. Ведь все мы, рассуждают они, — представители народа, мы же не можем быть наглыми. Мы стали святыми, потому что избраны народом. Кто оскорбит нас, тот оскорбит народ. Благодаря занимаемым постам мы пользуемся полагающимися нам властью и славой. [...]

Главное состоит в том, чтобы видеть побуждения непосредственных участников событий и всего народа, поскольку эти побуждения проистекают из свободы. Лишь в них мы усматриваем причину несчастья. [...] Безопасность в условиях демократии имеет элементарные пределы. Она существует до тех пор, пока, если нет единства, действует принцип большинства. Насилие может быть исключено только в том случае, если меньшинство примирится с большинством в надежде путем последующего убеждения изменить последнее. Без принципа большинства нет активно функционирующей демократии.

Но что, если при этом большинство само ликвидирует демократию, принцип большинства? Если большинство передает неограниченную власть меньшинству, называющему себя авангардом, элитой, партией? Если большинство ликвидирует основные права, которые, согласно нашей конституции, не подлежат никаким изменениям? Если посредством свободы голосования уничтожается сама свобода?

Если ликвидируется республиканский путь развития, если политика в полном смысле этого слова прекращается, то остается самоотречение от демократической республики [...] или гражданская война. [...]

Со времен веками существовавшего сословного государства у народа остались привычки, которые сильны еще и сегодня: уважение к правительству как таковому, каким бы оно цц было; потребность почитать государство в лице представительных политиков взамен кайзера; верноподданность по отношению к власти, кем бы она ни олицетворялась, вплоть до последнего чиновника государственного учреждения; готовность к слепому почитанию; вера в то, что правительство сделает все, что надо. Верноподданные рассуждают так: нам не стоит беспокоиться за правительство, оно позаботится о нашем благополучии и о нашей безопасности в мире; мы горды тем, что живем в могучем государстве и можем предъявлять загранице справедливые и солидные требования. [...] Короче говоря, общественное сознание у нас часто представляет собой сознание верноподданности, а не демократическое сознание свободного гражданина. Правда, в тех случаях, когда не следует бояться последствий, верноподданный ворчит, но он остается послушным, уважительным и ничего не предпринимает. [...]

Нынешнее положение характеризуется тем, что крайне мало людей, способных и готовых взять на себя ответственность в больших масштабах. Каждый стремится укрыться за чьей-либо спиной, не хочет ни за что отвечать, не отваживается поступать в соответствии с собственными принципами, со всей серьезностью принимать решения: таков уж я есть, иначе не могу и готов нести за это ответственность. Люди, занимающие руководящее положение, уклоняются от выполнения более высоких задач, имеющих жизненно важное значение ведь с политической точки зрения это означало бы взять на себя руководство и ответственность. В результате вакуум заполняется людьми, которые думают,. возможно даже не отдавая себе в этом отчета, что способны справиться с такой задачей. В этой непоколебимой, но фактически необоснованной самоуверенности их поддерживают беспомощные верноподданные. Когда совершенно отсутствует и не допускается личная ответственность граждан, они — признавая это или нет — хотят послушания. Таким образом прокладывается путь к авторитарному господству, а затем — к диктатуре.

Вследствие всего этого политическое мышление как населения, так и правящих кругов парализуется. Правящие круги пустили политику на самотек; ничего не предпринимая, они занимаются болтовней, терпят все, что сваливается на них, и не делают из этого никаких выводов. Они не действуют, поскольку имеют перед собой лишь мнимые цели, которые нереальны и не волнуют их. Правительство превращается в бюрократическую администрацию. Бюрократы же не могут осуществлять политику или изменить ее. Люди, находящиеся у власти, манипулируют постановлениями парламента и специально ассигнованными средствами, чтобы обеспечить себе голоса избирателей. [...]

Уменьшается политический контроль. Оппозиционные партии приспосабливаются к обстановке. Они борются не за контроль над правительством, а за то, чтобы разделять власть. Следственные комитеты являются редкостью. Невозможно избавиться от впечатления, что они созданы скорее для оказания поддержки олигархии партий, чем для полного вскрытия неблаговидных фактов в интересах народа. Никто серьезно не относится к праву контроля, осуществляемого парламентом. [...]

Усиливаются попытки все засекретить, тем самым ослабевает стремление к правде, надежность права. Жажда власти может неограниченно расти за ширмой секретности. Все чаще происходят акты произвола властей. Развивается чуждое свободе интриганство. Усиливается тенденция к осуществлению цензуры в интересах авторитарной политической власти. Она уже проявляется в косвенных мерах. [...]

О приближении Диктатуры свидетельствуют тенденции к дискредитации свободного духа. Встает вопрос: не замирают ли у нас вообще воспитание, просвещение, научно-исследовательская работа, духовная жизнь, не снижается ли инициатива? Нехватка творческих сил всячески скрывается. Люди достигают чего-то в жизни благодаря не столько своему уму и характеру, сколько посредством связей. У нас призывают к развитию личности, но делают все для того, чтобы она не развивалась и не могла проявить себя. Отсюда проистекают бессилие и отсутствие размаха жизни, энергия которой либо обращена в простой труд, либо впустую растрачивается на болтовню, требования, ругань, успокоения. Деятельность на предприятиях и преходящие, быстро забываемые акции проводятся без веры. В итоге массы людей подготавливаются к установлению государства диктатуры и даже стремятся к ней. [...]

Сравним вильгельмовское и веймарское государства. В империи Вильгельма*3* не велось никакой серьезной борьбы против государственного строя. Правда, социал-демократы и центристы хотели парламентской демократии в условиях конституционной монархии. Мыслящие политики, подобно Максу Веберу, понимали слабость и даже смертельную опасность рейха, политика которого делалась назначенными чиновниками, а не людьми с задатками государственных руководителей; такие руководители вырастают только в реальной политической борьбе, но таковой не было. Макс Вебер жаловался на ужасающее превосходство западных государственных деятелей над немецкими чиновниками. Виной всему была якобы “система”.

В Веймарской республике государство не пользовалось уважением. Значительная часть народа и рейхсвер были его врагами. Их влекло к другому государству — к антидемократическому германскому рейху и к кайзеровской монархии. Напряженность в самом государстве ослабила его, так как внутренние силы были против него. Ведь это государство воспринималось как следствие поражения 1918 г. Им нельзя было гордиться, его презирали. Демократические силы не выдвинули выдающихся деятелей и не проявили энтузиазма в отношении политической свободы и связанной с этим ответственности; больше того, они показали, что являются лишь представителями определенных интересов, и были мелочными в спорах о ничтожных вещах, не продемонстрировав никакого морально-политического достоинства. Такое положение привело к установлению господства национал-социализма. [...]

Во время первой мировой войны образовались отечественная партия и партия свободы. Отечественная партия победила, она предотвратила возможность своевременно заключить мир (который называли “отказом от мира”) и привела к крупному поражению. В веймарский период, после того как была предпринята инспирированная партией свободы попытка изменить характер государства, идеология националистической отечественной партии превратилась в антигосударственную и привела к национал-социализму. [...] То, что происходит на нашем пути к диктатуре, но что еще можно предотвратить, однажды, с введением чрезвычайных законов, станет свершившимся фактом. Как Гитлер в свое время понял, что он может прийти к власти в Германии только законным путем, а получив эту власть, ликвидировать всякую законность, точно так же с помощью чрезвычайных законов поступит и диктатура. [...]

Сила жестокого, противоречащего свободе стремления к власти заключается в фанатизме и магии экстремизма, в готовности поставить на карту все, в уверенности в победе, в недопустимом упрощении, парализации движения как такового, в нехватке чувства меры и способности задумываться, в методе шантажа, в умении использовать слабость противника, в ненависти ко всему либеральному, гуманному, свободному, к человеку как человеку.

Слабость либерализма — в доверии “происходящему, к разуму, который, дескать, пробьет себе дорогу, в ожидании, в склонности к компромиссам даже там, где никакой компромисс уже невозможен, в нерешительности и медлительности, в отсутствии готовности действовать со всей энергией. У него нет постоянной готовности отстаивать политическую и личную свободу, которая находится под угрозой. Привычка к имеющейся свободе, которую как таковую уже не воспринимают разумом, порождает пассивность, ведет к ослаблению чувства ответственности за свободу. Сознание опасности притупляется. Вина за все это лежит частично на демократическом обществе, члены которого предают сами себя, так как не понимают смысла республиканской свободы, не готовы на жертвы и не имеют смелости пойти на все ради свободы. Поэтому побеждают те, которые хотят все или ничего, хотят фанатически и готовы умереть за это.

Одна из величайших опасностей кроется в терпении верноподданных, довольных своим бытием, пока они получают свою долю благосостояния. Они не сознают своей ответственности за политику, они покорны. Вначале они мирятся с едва заметными оковами, а в конце концов оказываются в застенке, из которого уже нет выхода. Всегда найдутся жестокие, энергичные, сообразительные люди, а также и те, кто охотно пойдет за ними. [...]

Нужно сейчас, с одной стороны, понять существующие реальности и, с другой — осознать прошлое, из которого мы вышли. Почему стал возможен 1933 год? Это был не результат какого-то естественного процесса, не мнимая историческая необходимость, а дело рук самих немцев. [...]

Я вовсе не враг партий. Я убежден в том, что демократический режим в государстве невозможен без представительного органа (парламента) и без партий. О партиях написано много книг, в том числе и главным образом французских и английских. Очевидно, что партии различны в разных демократических государствах, есть различие и в общих опасностях, угрожающих им, а также в том, как стремятся устранить эти опасности. [...]

Партии должны быть вплетены в общую политическую ткань, и не одни они играют в ней роль. Я выступаю за развитие таких сил, такой системы и такого контроля, которые ограничат партии и включат их в одно большое политическое целое. Верно, что у меня имеется склонность к аристократизму. Но и она ведь составная часть демократии. Демократия, лишенная способности признавать аристократизм выдающихся людей, теряется в условиях “диктатуры большинства”. [...]

Тот факт, что народ учится развивать активность в настоящее время, является гарантией от смертельной опасности, от олигархии партий...

Главная задача состоит в том, чтобы привлечь народ к участию в политической жизни. Если политики заинтересованы в проведении политики свободы, то должны максимально информировать народ, обосновывать ему свои цели, указывать средства и пути и таким образом воспитывать его.

Говорят, что народ должен “созреть”, прежде чем ему можно предоставить политическую свободу. Немецкий народ, дескать, еще незрелый. Но ждать нет никакого смысла. Народ должен проявлять себя уже сейчас, иначе он никогда этого не сделает. Скрытого, естественного процесса созревания народа не бывает; только в результате свободных политических акций, организуемых мелкими группами и отдельными лицами, народ начинают понимать то, что для него важно.

Народ созревает для демократии в процессе собственной политической активности. Поэтому предпосылкой демократии являются понимание народом необходимости его широкого участия в политической жизни и его действительное участие в ней, а также доверие к народу — не к такому, каков он есть, а к такому, каким он может стать.

Если хотят утвердить демократию, то единственной мыслью должна быть следующая: каким образом народ сам обеспечит себе возможности или как они ему будут даны, чтобы он мог проявлять разностороннюю политическую активность и таким образом достичь политической зрелости? Ибо, если народу не позволяют участвовать в политической деятельности, не существует другого способа для его созревания. Политическая зрелость не наступит сама собой.

ПРИМЕЧАНИЯ
*1* Г.Ферреро (1871—1942)—итальянский социолог, историк и публицист.

*2* А. Токвиль (1805—1859)—французский социолог, историк и политический деятель.

*3* Вильгельм II (1859—1941)—германский император и прусский король (1888—1918). Активно способствовал возникновению первой мировой войны. Свергнут Ноябрьской революцией 1918 г.